В одну секунду он почувствовал себя отверженным, покинутым, обделённым. И мне стало его искренне жаль.

И о чём бы они потом ни говорили, какие бы правильные, красивые и убедительные вещи он ни произносил своим спокойным, мягким, ровным, глубоким голосом, я не слушала, потому что видела только его взгляды, которые он бросал на нас с Георгом. Мученические взгляды добровольно голодающего за столом, полным еды.

Вот только если к Филиппу я сразу прониклась каким-то материнским состраданием, то его костлявая спутница вызвала у меня чувства прямо противоположные. Хоть эта Зинанта и была до рези в глазах эпатажна, что мне обычно импонирует.

Прежде всего поражала её прогрессирующая анорексия. Она была не просто худа, это был ходячий скелет, завёрнутый в какие-то тряпки, что начинались с тюрбана у неё на голове и доходили до самых пят. Признаться, глядя на этот тюрбан, из-под которого не торчало ни единого волоска, я подумала, что волосья у неё, наверно, вылезли от недоедания и нехватки витаминов, а ещё про рак и химиотерапию. Что, конечно, вряд ли.

Но даже больше её худобы и чёрных кругов под глазами пугала рысь, что эта Зина таскала на руках, как собачку. Правда, это была самая маленькая рысь, которую я видела. Какая-то рысь-пигмей, размером с крупную кошку. Но её жёлтые немигающие глаза, чёрные кисточки на ушах, словно обрубленный хвост с чёрным кончиком и, главное, то и дело оскаливающиеся клыки не вызывали у меня никакого умиления.

А эта рысь, похоже, невзлюбила меня даже больше, чем я её. И даже больше, чем её хозяйка.

Моя к ней неприязнь тоже возникла резко, как изжога. И стойко не проходила.

— Резиновая Зина… не ведает стыда…. Не прима-балерина… а тёлка, хоть куда, — пою я себе под нос, направляясь в залу, куда пригласили дам, когда правители удалились в зал переговоров. — Резиновая Зина… люблю, когда хочу… и никакого СПИДа… от ней не подхвачу!

Пою, несмотря на то, что эта Зинанта тянет свою рысь на поводке где-то в паре метров позади меня. И тороплюсь, потому что знаю, что в том зале Конни и Эрмина, а значит, момент их встречи я пропустить никак не могу.

Но я напрасно волнуюсь. Я успеваю даже занять стратегически важную позицию, чтобы видеть всех, пока советница императора там борется со своей рысью.

Но даже если бы я её не заняла, возглас Эрмины я бы услышала однозначно.

— Иоланта?!

Дамы оборачиваются, не понимая к кому она обращается. Но застывшая столбом в дверях Зинанта выдаёт себя с потрохами, как бы быстро она ни пришла в себя.

— Простите, — оглядывается она непонимающе пару секунд спустя, но так дёргает свою рысь, что та предупреждающе шипит.

— Она Зинанта, Эрмина, — нарочито поправляю я в полголоса, разыскивая глазами в какой же тёмный угол забилась Коннигейл, хотя точно знаю, что Эрмина не ошиблась, раз назвала её именно так.

— Ах, да, простите, Зинанта, — кивает Эрмина приветствующе, тут же взяв себя в руки, но я вижу то, чего так долго ждала: вздох облегчения и улыбку на её лице.

Улыбку! Пусть едва заметную, но такую обнадёживающую, что и сама невольно улыбаюсь. Хм, ну, значит, скоро узнаем, что за тварь эта Резиновая Зина.

— Дамы, напитки, закуски, — подходит к нам жена Роберта, показывая на что-то вроде шведского стола и слуг возле него.

— Мне просто воды, — отказываюсь я.

— А я, пожалуй, чем-нибудь угощусь, — хмыкает Зина. — Вашими знаменитыми финиками, или вином. И вам советую, милочка, — так как я села, мерит она меня сверху вниз взглядом. — Это может быть надолго. Прошлый раз переговоры с Нутонгом шли всю ночь и только к обеду следующего дня они подписали договор.

— А прошлый раз на границе с Нутонгом тоже стояли имперские войска? — перегораживает ей путь к столу Шарлотта.

— Простите, не имею чести, — вскидывает острый подбородок Зинка, поднимая на руки свою рысь.

— Позвольте представить, Шарлотта де Бри, — тут же спешит на выручку жена Роба, Татия.

— Ах, да-да, как же могла забыть, — перебивает дохлятина, явно решив, что она тут самая крутая. — Несчастная вдова Императора Трэса.

— Мой муж жив, — загораются гневом глаза гордой яворки, но эта тля явно именно этого и добивалась.

— Выходит мои сведения преждевременные, — скалится она, хотя могла бы и не трудиться раздвигать губы — её крупные зубы, кажется, проступают даже сквозь кожу впалых щёк. — Но не думаю, что ему осталось долго. Что же вы, милочка, развлекаетесь, вместо того, чтобы сидеть у постели умирающего мужа?

И вряд ли я смогла бы остановить вспыльчивую Шарли от необдуманных слов, поэтому даже не пытаюсь.

— Как вы смеете! Я ищу его дочь, — делает к ней шаг Шарлотта, но гадкая рысь зашипев, ощетинивается, жена императора Трэса отступает, а ещё более гадкая, чем её облезлая кошка, Зина разражается смехом.

— Тогда удачи тебе, гордая яворка!

Я глубоко вдыхаю, уговаривая себя не вмешиваться. И рука Эрмины, лёгшая мне на плечо и слегка постукавшая, говорит даже о большем: не дёргайся, мы её размажем, но не сейчас, а когда придёт время.

Хоть я и не мастер интриг, но понимаю, что нас скорее всего и провоцируют на конфликт и всё это направлено именно на меня.

Глава 73. Даша

«Господи, дай мне силы!» — разглядываю я как дамочка поглощает виноград, как скармливает с рук кусок вяленого мяса своей драной кошке. И мне бы вообще уйти, пока эта злобствующая феминистка цепляется к сестре Тати, родившей пятеро детей. Но я жду выхода Конни. А Конни, похоже, заблудилась где-то в коридорах замка. И очень долго шла.

Я напилась воды. Я разглядела с ног до головы всех дам. Я украдкой зевнула, настолько наскучила мне эта работающая на публику скелетина. И я даже поняла, что нашёл в ней Филипп и почему держит её за правую руку.

Зинанта по сути его тень. Сгусток злобы, желчи, жестокости, враждебности — всего того, что он себе позволить не может. Они плохой и добрый полицейский. Она задирается, он успокаивает. Она — квинтэссенция порока, он — верх добродетели. Она — сатана, чёрт в юбке, а он на её фоне — великодушный бог.

А ещё она — соль, перец, специи, всё то острое, чего ему так не хватает в его пресной жизни. Подозреваю, что и это объединение и поглощение соседей он затеял, чтобы чем-то себя занять и заткнуть пустоту. Вот только как бы от этой «мексиканской кухни» в виде Зины у него не зажгло «гудок». Неужели он сам не видит и ни у кого не хватает смелости сказать ему, что эта дикая тварь давно вышла из-под контроля?

И я могу теоретизировать и философствовать на эту тему долго, тем более, что переговоры действительно, похоже, затянутся, но хочу знать правду. Мне не терпится выудить её из Эрмины. А ещё дождаться Конни.

И слава богу, вторая является.

— Коннигейл, дорогая, — устремляется ей навстречу Татия, одинаково приветливая ко всем.

Рука Эрмины вцепляется в моё плечо, когда одно только имя заставляет Зинанту резко развернуться.

Удивление. Смятение. Ужас. Паника. Всё это за долю секунды сменилось на её скуластом лице. Последняя же заставила её так стиснуть свою рысь, что та цапнула её за палец и вырвалась.

— Укусила? — бросается к ней ничего не замечающая и не подозревающая Конни. — Давайте, я помогу.

— Ты вывихнешь мне плечо, — комментирую я как шарахнулась от неё Зинаида, не позволив к себе даже прикоснуться.

— Ты была права, когда сказала, что мы должны взять её с собой, — ослабляя хватку, отвечает мне Эрмина. — Теперь я знаю всё.

Её слова вряд ли кто слышал в общем хаосе. Зинанте пошли оказывать первую помощь. Избавившись от раздражающего фактора, дамы дружелюбно загалдели, делясь своими мнениями. И я уже развернулась, чтобы спросить, что именно Эрмина знает, когда раздался душераздирающий детский крик.

Я не помню кто выскочил первым, кто следом. Но когда я забежала в комнату, откуда и шёл этот звук, Татия уже была там.

— Она убила её, убила, — надрывно рыдает София, которую мать инстинктивно задвигает за спину, пятясь к двери из комнаты.