— Её Сиятельство миледи Элизабет Лемье тоже была с ней, и леди Эрмина.

— Когда?

— Утром, Ваше Величество, — не поднимая головы блеет мадам. — Увезли вместе со всеми вещами.

И хоть знаю, что врать она бы мне не стала, но всё же дожидаюсь, пока вернётся Барт.

— Пусто, — кивает он.

— Не может быть! Этого просто не может быть, — желая убедиться собственными глазами, поднимаюсь я за ним на второй этаж.

И этот перевёрнутый матрас, забытая расчёска со светлыми волосами и платье, то самое разорванное платье, в котором я её первый раз увидел, что Барт достаёт из тумбочки — всё вместе это так похоже на разорённое гнездо. И на то, что этот дом покидали в большой спешке.

— Значит, Феодора, — забираю я у Барта платье, с трудом сдерживаясь, чтобы не вдохнуть запах этой вещи.

Хотя уже запрыгнув на коня и засовывая его за пазуху, именно это и делаю. Оно пахнет её духами. Её любимыми духами. И этот запах заставляет меня так пришпорить коня, что, преодолев всё расстояние до замка в полный галоп, я отправляю коня на едва начавший опускаться мост и впиваюсь шпорами в бока, заставляя прыгнуть.

Пролетаю над пропастью с чёрной водой и спешиваюсь у крыльца, едва дожидавшись, когда весь взмыленный вороной остановится.

— Где она?! — вряд ли этот выкрик я обращаю к кому-то конкретному, хотя первой после служанки на него выскакивает именно Феодора.

— Георг, успокойся, пожалуйста, — кидается она ко мне.

— А спросил: где она? — замираю я в секунде от того, чтобы поднять руку на женщину и оттолкнуть с дороги.

— Она в своей комнате. Георг, выслушай меня! — но это уже звучит мне в спину. — Георг, ты должен нас выслушать! — бежит она за мной. Но, конечно, отстаёт где-то на первом же пролёте.

— Даша! — пробегаю я коридор и рывком открываю дверь в её комнату: — Даша!

— Ваше Величество, — оборачивается девушка, стоящая у окна.

— Конни?! — непонимающе трясу я головой. — Что ты здесь делаешь, Коннигейл?

Глава 24. Георг

— Георг, — хватается за косяк двери запыхавшаяся Феодора. — Мы сейчас всё тебе объясним. Эрмина, скажи ему!

— Георг, — не просто встаёт из-за стола, а словно материализуется в том месте ведьма, которую я до этого и не заметил. — Коннигейл, выйди, — царственно, невозмутимо выпроваживает она девушку. И указывает мне на стул. — Сядь, пожалуйста, Георг.

— Ага, сейчас, — киваю я, разворачиваясь к двери. — Так, Коннигейл, собирай свои вещи и вали отсюда. Ты, — киваю своей тётке, — выметайся следом за ней, и чтобы я тебя здесь в ближайшее время не видел. Где моя тёща? — оглядываюсь я, словно она могла спрятаться за шторой или под кроватью. — Уверен без Элизабет Лемье тут тоже не обошлось.

— Я здесь, Георг, — понурив голову, показывается она в двери ванной. — Туда же. С вещами на выход. А с тобой, — поворачиваюсь я к Эрмине, — разговор у меня будет долгий и неприятный.

— Георг, — попытку мадам Лемье что-то мне пояснить я пресекаю одним взглядом.

— Если ещё раз я услышу сейчас своё имя, вы отправитесь не восвояси, а в карцер, — дожидаюсь я, пока понурив головы они выйдут, и киваю своему бойцу. — Проводить до ворот.

Нарочито медленно закрываю за ними дверь и только тогда поворачиваюсь к ведьме.

— Плевать мне на эту самозванку. Где вторая девушка? Настоящая.

— Вторая? — непонимающе таращится она. — Какая вторая девушка?

— Ясно, а я-то думал диалог выйдет конструктивным, — возвращаюсь я к двери и теперь так же медленно и нарочито её открываю. — Прочь!

— Это и есть настоящая, и та самая девушка, — не двигается она с места.

— Я сказал: прочь! Собирай Машкины вещички, с сегодняшнего дня она будет жить со мной. И, клянусь, я брошу тебя в тюрьму, если ты хоть шаг сделаешь из Бланкаста. И даже если ты не замешана в её исчезновении, хоть волосок упадёт с головы той, которая одна боролась за меня до последнего вздоха, я прикую тебя цепями к позорному столбу на центральной площади и пусть каждый, у кого есть претензии к богам из-за болезней, холодов или по другим причинам — пусть каждый плюнет в тебя, чёртова ты ведьма.

— Георг, но Мариэль…— осекается она на полуслове под моим взглядом.

— Я слишком долго тебя терпел, старая ты, выжившая из ума карга. Пытался относиться с уважением, с пониманием к твоему возрасту, силе, опыту, лишениям. Но вижу, напрасно. Эрмина, прочь!

И когда с большой неохотой, но она всё же выходит, отдаю последний приказ:

— Грифа мне, срочно, хоть из-под земли.

Без сил падаю на стул.

И не знаю сколько так сижу, в каком-то полном отупении, прижимаясь лицом к платью, Её платью, осознавая только одно: Её нет. Нет. Нет. Нет.

Из оцепенения меня выводит Барт. Запыхавшийся, бледный, с испариной на лбу, красными пятнами язвочек на лице, ещё не совсем оправившийся после болезни, он падает напротив меня на стул и кладёт на стол газету, накрывая её ладонью.

— Остыл?

— Что ты узнал? — поднимаю на него только глаза.

— Девушек было две. И обе блондинки. Одна с короткими волосами, Лола. Она исчезла ночью. Никто не видел как, куда и с кем она ушла. Вроде за ней приходила одна из служанок, по имени Вабария. И кто-то слышал, что поехали они к той Вабарии в деревню. Выясняем.

— Ясно, — киваю я. — А вторую девушку по имени Коннигейл де Артен забрала утром Феодора. И они привезли её сюда.

— Ты уверен, что это не она? — хмурится Барт.

— Что сказала тебе Эрмина? — безошибочно догадываюсь я, что он уже со всеми поговорил и эти куры наверняка до сих пор толпятся внизу. Вряд ли кто возьмёт на себя смелость выпроводить их силком под белы рученьки.

— Георг, она, скорее всего, не настоящая Коннигейл де Артен, — убирает он руки с газетной вырезки.

Рисунок сгоревшего замка. История гибели в пожаре семьи де Артен. Портрет девушки. Отвратительного качества, явно написанный третьесортным художником.

— Я это читал. И что?

Вместо ответа он кладёт передо мной ещё одну газету. Там тоже портрет. Качество лучше, но это тоже всего лишь газетная бумага.

— Они мне все на одно лицо, — отмахиваюсь я, но всё же пробегаю глазами по скупым строкам статейки.

Она начинается и заканчивается с одного и того же обращения: «Единственная дочь Императора Объединённой Империи Третьего Континента Теренса де Бри двадцатилетняя Годелин де Бри пропала из летней резиденции (такого числа). Просьба откликнуться всем, кто обладает какой-нибудь информацией».

— Очевидцы видели блондинку, что садилась на торговое судно в сторону Аденантоса. По нелепой случайности судно загорелось и потерпело крушение у южных берегов Первого континента, совсем немного не дойдя до порта назначения. Все пассажиры и члены команды погибли. Тело девушки не нашли, — вслух дочитывает за меня Барт.

— И что?

— Дата гибели судна совпадает с датой ритуала, Георг. Пожар с таким количеством жертв слишком большое зло. Он мог оттянуть на себя силу костра в Мёртвом лесу — вот что боялась сказать тебе Эрмина. Она чувствовала его давление, пыталась ему противостоять, слышала имя Годелин. Поэтому вариант, что душа Дарьи Андреевны была утянута этим потоком и подхваченная магией перемещения оказалась в теле этой Годелин, нельзя сбрасывать со счетов.

— Ты считаешь, что это не Коннигейл, а Годелин?

— Эрмина так считает.

— И что?

— И ничего. Заладил, — вздыхает Барт. — Поговори с ней. С девушкой.

— Я говорил с ней. Два дня назад. Она неглупая, миленькая, бойкая, как бы её ни звали, Коннигейл, Годелин — всё одно. Она знает кое-какие Дашкины иномирные шуточки и всё. Потому показалась мне одной из тех «Даш», что обивают пороги замка… — осекаюсь я, прислушиваясь. Кто-то поёт.

— И? — напоминает о себе Барт.

— И… больше ничего, — встаю я, чтобы открыть дверь. И совершенно забывая про Барта, не веря своим ушам, иду на этот голос.

— А может к чёрту любовь?.. Всё хорошо, ты держись… Раздевайся ложись… — оборачивается Конни на звук открывшейся двери, с какой-то тряпкой, которую она как раз сворачивает, в руках. — Раз пришёл…