— Слышь ты, лживая шлюха, — пока Марго набирает в грудь воздуха, чтобы видимо продолжить свою тираду, вдруг звучит с той стороны от Барта Дашкин голос. И я даже машинально оглядываюсь — ведь она только что стояла позади меня. — Ты и волоска с его бороды не стоишь, а уж выставлять свою продажность за достоинство только такая ничтожная дрянь как ты и может.

— Да ты кто такая, чтобы… — ещё дёргается Марго, когда Дашка оттесняет её к стене с оленьей головой.

— Кто я такая, шалава ты облезлая? Кто ты такая, что смеешь единственному человеку, что относился к тебе с уважением бросать в лицо оскорбления? Он один видел в тебе женщину, а не мерзкую гадину, какой ты на самом деле и являешься. Один отстаивал твоё право быть любимой, счастливой, состоявшейся. Но ты не заслужила всего этого, гнида ты поганая! И отвечая на твой вопрос, скажу: я — твой страшный сон с этого дня, жаба безмозглая, — припечатывает она её к стене так, что оленья голова определённо грозит свалиться. Что было бы очень символично.

И я останавливаю Тэфила, уже готового их разнять, потому что моя девочка явно побеждает.

— Обычно я так не делаю, сука ты лживая, но ты заслужила, — вцепляется она ногтями ей в лицо. И мне всё это кажется нереальным ровно до того момента, когда на лице Марго кровавыми полосами проступают оставленные ногтями следы.

— А-а-а! Убери руки, тварь! — отбивается Маргарита.

Но когда оленьи рога в этой потасовке всё же падают, заставляя Марго хватиться за голову, я сам оттаскиваю Дашку.

— Не стоит оно того, родная моя, — стискиваю я её, хоть она и вырывается, не до конца удовлетворив свою кровожадность.

— Отпусти, Гош, — хватает она меня за руки. — Это ведь она подучила ту девку, первую Лжедашу. Она научила всему и Конни. Она предала тебя. Предала Аурелию, рассказывая о тебе гадости. Катарину — уверяя, что это ты отравил её сестру. Она вас всех предала. Распустила эти слухи, что ты ищешь меня, и что любая дура может прикинуться мной и ты поверишь. Всему борделю, всему городу растрепала всё, что слышала во дворце. И что я на самом деле мертва, а не вернулась. Да, мразь?

— Жаль, что ты жива, — зло вытирает она окровавленную щёку. — Такая же доверчивая идиотка. Быть обманутым не стыдно, — брезгливо кривится она, видимо, повторяя Дашкины слова. — Стыдно обмануть. Зря я не отравила тебя. Не подсыпала какого-нибудь яда…

Она осекается на полуслове, получив в лицо плевок.

— Кишка тонка! — выкрикивает Дашка.

И я убираю руки, решив, что держать мне её просто незачем. Пусть она хоть перемелет эту грязную суку в фарш, запинает до смерти, я не шелохнусь. А ещё я уверен, что Дашка этого не сделает, просто побрезгует, потому что уже её растоптала.

— Всё, что ты имеешь теперь, ты заслужила, падла, — делает она резкое движение, от которого Марго испуганно дёргается. — Бывшего мужа — мудака, нищету и презрение. Не вижу смысла больше о тебя и руки марать. Никто не заставлял тебя раздвигать ноги, как ты мне врала. Даже в Белом доме можно сохранить и честь, и достоинство. Но ты по жизни просто дешёвая шлюха. Пошла вон! А ещё раз встретишься на моём пути — пеняй на себя, порву.

И я может быть не столь красноречив, но вот то, что менее великодушен — это точно. Ибо я совершенно не собираюсь отпускать эту шалаву Марго так просто. И молча киваю Тэфилу за Дашкиной спиной.

— Сударыня, — демонстративно широко распахивает он перед Марго дверь. — Я вас провожу.

— Нет, — испуганно оглядывается она на меня и бухается на колени, прекрасно сознавая, что именно ей грозит. — Георг, пожалуйста!

— Ты только что угрожала отравить мою жену. Это не просто недоразумение. Это измена. Это преступление, Марго.

— Георг, клянусь, это ничего не значило. Это просто слова, — ползёт она, подбирая юбку. — Георг, умоляю!

— Вот и подумаешь над ними в застенках. И боюсь, у тебя будет на это достаточно времени.

— Нет, Георг, пожалуйста! Только не в тюрьму. Я не смогу в тюрьме. Там… — трясутся её губы. Но я столько видел в жизни слёз. Лживых. Трусливых. Неискренних. Что они меня больше не трогают.

— Ваше Светлейшество, — подходит к ней вплотную Гриф, и тон его не предполагает отказа.

Марго отказывается только от его протянутой руки. Поднимается сама и выходит с высоко поднятой головой, пытаясь сохранить остатки гордости.

Глава 35. Георг

— Господа, — нарушает тишину Дарья, когда, передав Марго на руки охране, Тэфил закрывает дверь, и мы вновь остаёмся вчетвером. — Простите меня за эту ужасную сцену. Это было отвратительно и недостойно. И налейте уже мне чего-нибудь, мне нужно срочно залить этот грёбаный стыд, — оглядывается она.

Барт, как хозяин дома, реагирует быстрее всех. И уж не знаю, что за пойло он ей предлагает в хрустальном стакане, но на вид эта густо-бордовая жидкость выглядит очень аппетитно.

— Вам не за что извиняться, Дарья Андреевна, — протягивает он бокал и мне.

— Есть, Барт, есть. Прости меня за то, что я вмешалась тогда. Не прояви я эту ненужную инициативу и тебе не пришлось бы это пережить. Прости, что вмешалась и сейчас. Я не должна была этого делать. Но вы же все такие джентльмены, что не позволили бы себе унизить женщину. Фу-х, — выдыхает она, прежде чем выпить содержимое своего бокала залпом.

И я зря не следую её примеру, думая, что это всего лишь вино.

— Чёрт, Барт, что это? — откашливаюсь, поперхнувшись от такой крепости.

— Орт, Ваше Величество! Орт, — улыбается он, доставая из шкафчика бутылку. — Какой-то портвейн. «Руби».

— Забористый портвишок, — улыбается моя девочка. — Наш, настоящий, португальский.

— Ты же даже не понюхала, — развожу я руками. — Ты что по виду определила что это?

— Так это ж я его Барту и передала. Пей, Величество Моё, тебе надо, — подталкивает она мою руку. Хотя надо как раз ей. Вижу, как слегка потрясывает её нервной дрожью.

И пока я пью эту «горькую», терпкую и на самом деле сладковатую на вкус настойку, слуга сообщает, что обед готов.

— Нет, нет, нет, — подхватывает Барт Дашку за локоть, отмахиваясь от моих возражений. — Я не отпущу вас так просто и голодными. Спускайтесь в столовую. Георг, нет, — убедительно качает он головой, давая понять, что мой отказ не принимается.

— А ты куда? — только и успеваю спросить я, когда усадив нас за стол, он уходит.

— Сейчас вернусь, — звучит его ответ.

И мы успеваем похлебать горячего наваристого супа. Выпить ещё по дозе этого странного портвейна. И даже послушать байку о том, как Тэфил однажды помогал своей знакомой, совершенно не знакомой с сельским хозяйством, покупать одну мужскую корову и трёх женских.

Вот под наш дружный смех и возвращается Бартоломеус Актеон. Только его появление заставляет нас не просто перестать смеяться — ошарашенно замолчать.

— Иннокентий Смоктуновский! — первой приходит в себя Дашка. — Я не узнал вас в гриме!

— Ба-а-арт?! Ты ли это? — вторит ей Гриф.

— В общем, я обещал, что, если окажусь не прав, — почёсывает он выбритую до синевы щёку, — побреюсь. А я так сильно ошибался! Дарья Андреевна, — встаёт он на колено и склоняется к Дашкиной руке.

— Ах, полноте, граф, — смеётся она, взлохмачивая его жёсткий русый чуб. — Даже не знала, что ты граф. А вообще, пора уже выпить на брудершафт и обращаться ко мне на «ты».

— Нечего, нечего, а то разбалуешь их, — улыбаюсь я, когда Барт занимает место справа от неё. — Будущей королеве не пристало «тыкать».

— Если что, я ещё не давала согласие на эту авантюру, — прикрывается она рукой от меня, обращаясь к Барту. — Он мне ещё ничего и не предлагал.

— Так у меня ещё есть шанс? — оживляется Гриф.

— Нет у тебя никаких шансов, — осаживаю я его взглядом и поворачиваюсь к Барту. — И у тебя тоже.

В общем, не передать словами какое это облегчение, когда те, кому ты доверяешь больше, чем себе самому, наконец, поверили, что из ума выжил совсем не я. Что да, я влюблён, безумно влюблён, заново и теперь окончательно и бесповоротно, но в ту, что я единственную и любил по-настоящему. И что Барт, помолодевший без бороды и усов (я же реально его таким никогда и не видел) лет на десять пожертвовал собой не зря.