А ещё к тому, что он всё равно не сознается. Потому что я бы не созналась. Ни за что.

Ни. За. Что.

Потому что есть вещи, которые даже под страхом смертной казни я бы не озвучила. Они умрут со мной. Мои страшные, постыдные тайны. И пусть тот, у кого их нет, бросит в меня камень. А я не брошу. Ни в Катьку. Ни в Гошку. Я прощу. Приму. И никогда не попрекну его этим.

— Это был очень тяжёлый разговор, Даш. И очень личный. Прости, но… — он прижимает меня к груди, вдыхает запах моих волос. Медленно. Глубоко. С чувством. — Я не могу рассказать тебе всего. Не могу.

— Я понимаю, Гош, — обхватываю я его за шею. Зарываюсь в волосы. А потом прячусь в ямочке его выпирающей ключицы. Спасаюсь бегством в горячей шелковистости его кожи. Тону в его запахе. Аромате чего-то вечного, мужского, мужественного, тестостеронового, что сводило, сводит и во все времена будет сводить нас с ума. — И не надо, Гош. Уже не надо. Я настояла зря. Ничего не говори. Было или нет, я не хочу этого знать. Вот изначально не хотела. Но ты решил развеять мои сомнения. Решил, что так будет лучше. И я тоже проявила слабость. Но сейчас точно знаю: нет. Я не хочу этого знать.

— Уверена? — нет, не с облегчением, но всё же с надеждой выдыхает он.

— Абсолютно, — поднимаю я голову. — Вот только не сочти это поводом, что тебе теперь позволяется делать всё, что угодно. И не вздумай даже представить себе, что я позволю тебе врать, — угрожающе прищуриваюсь я. — Но сейчас не признавайся.

— Даш!

— Нет! — зажимаю я ему рот двумя руками. — Нет, нет и нет!

— Даш, — убирает он мои руки. И взгляд его заставляет меня замолчать, подчиниться и, что хуже, испугаться. — Есть вероятность, что она беременна.

— От тебя? — я зажимаю рот рукой.

«О, боже! Нет! — отчаянно мотаю я головой. — Нет!»

Я сползаю с кровати спиной, пятясь словно рак. Но голова моя так и качается, как у китайского болванчика. Нет, пожалуйста, только не это. Только не сейчас, когда мы всё начали с чистого листа. Когда всё так правильно, так красиво, безупречно, по-настоящему.

— Я понятия не имею от кого она беременна: от меня, от Дамиана, а, может, от Ромки, — садится Георг на кровати. — Может она…

Но я его уже не слушаю.

— От Ромки?! — замираю я, глядя на его скорбное, расстроенное лицо. — Ты вообще в своём уме? Ему всего семнадцать. И он добрый, честный, хороший, светлый мальчик. Они друзья. Друзья, понимаешь? У них чистые, лёгкие, я бы сказала, братские отношения. И не смей! Слышишь, не смей, — наклоняюсь я к нему, — марать их своими грязными домыслами.

Подхватываю с пола платье, но оно кажется мне неподходящей одеждой, а потому я отшвыриваю его в сторону по дороге к шкафу.

— Ты куда? — подскакивает Георг вслед за мной.

— Домой! — сбрасываю я с себя его руки, что пытаются меня удержать.

Глава 65. Даша

«Домой. К Катарине. К Ленке. К Барту. Да, к Барту, который отдал свою жизнь ради меня. Ради Гошки. Нет, — останавливаюсь я. — Именно ради меня. Гошке было бы всё равно. А вот я, сорокалетняя, подуставшая, с комплексами. Как бы я чувствовала себя здесь, не подари он мне двадцать лет своей жизни? И неважно, что Эрмина ему не позволила. Он это сделал. Он! И сделал ради меня».

— Даша! — бегает за мной король, пока я одеваюсь. — Это не точно. Но у неё была задержка, и я думал, что разговор пойдёт именно об этом, когда получил тогда её приглашение, поэтому поехал. Но больше мы не виделись, и я не знаю…

— Заткнись! — застёгиваю я джинсы. — Ты должен жениться на ней, а не на мне, если это так. И должен был сказать мне это сразу.

— Даша!

Я выскакиваю за дверь, не желая его больше слушать.

Вот только к тому времени, как я перебудила феев и притащила дона Орсина в малую гостиную, чтобы он отправил меня в мой мир, Георг тоже приходит. И занимает место за столом напротив меня.

— Я пойду с тобой, — невозмутимо наливает он себе абсент.

— Боишься, что Катарина расскажет мне больше, чем надо?

Нет, на самом деле я так не думаю, ведь он и сам готов был рассказать мне всё. Но клокочущие в душе чувства не дают мне мыслить не просто разумно, а совсем, примерно, как вода, попавшая в лёгкие, не дала бы дышать. Я задыхаюсь от боли, от обиды, бессилия, несправедливости, непонимания что делать.

— Я ничего не боюсь, — опрокидывает он рюмку, припечатывает её донышком об стол и рукой вытирает рот, не сводя с меня глаз. — Кроме одного. Потерять тебя снова.

И я не знаю, что ответить на его тяжёлый, буравящий меня взгляд, поэтому обращаюсь к фею.

— Дон Орсино, скажите, раньше перемещение было невозможно, если бы Катарина забеременела, а сейчас?

— Не думаю, что это стало бы проблемой, — покряхтывает дон от неловкости. — Ведь что вы, что она, теперь не зависите друг от друга. Нет, это не помешает, — слегка приподнимает он меня снопом зелёных искр. — Вам даже абсент не нужен. Ваше Величество, — поворачивается он к королю, — простите, а вот вас я переместить не могу.

— Почему? — наливает Георг себе ещё рюмку абсента, хмурясь.

— Не знаю, — помахав и так, и сяк шпажкой, осыпав Георга с ног до головы зелёными искрами, пожимает дон плечами. — Нет сопричастности. Вернее, она так мала, — снова покашливает дон, что её недостаточно.

— А свитер? — показывает король на мой подарок, слегка оттягивая его на груди. — Он же из другого мира.

— Этого мало, — снова пожимает плечами дон и переводит взгляд на меня, словно ждёт указаний. — Дарья Андреевна?

— Подождите, дон Орсино. Может, нужно больше абсента?

Но пока Георг пьёт, фей, косясь на него, виновато качает головой, что я расцениваю не иначе как «это не поможет».

— Но почему? — восклицаю я.

— Потому что Барт дал тебе больше, чем я, — всё поняв по моему тону, горько усмехается мой король, передёрнувшись от выпитого. И встаёт. — Ну, что ж, нет так нет. Не буду вам мешать.

Звук его шагов гулко разносится по гостиной.

— Георг! — кричу я его удаляющейся спине, но он не останавливается. — Георг!

Бесполезно. Коснувшись рукой стены, он поворачивает в коридор и уходит.

— Дарья Андреевна? — вопросительно трещит в воздухе крылышками фей.

— Никуда я не пойду, — сажусь я обратно. — Но вы же в курсе, что не Барт, а Эрмина…

— Дарья Андреевна, — приземляется фей рядом со мной на стол. — Дело не в свитере, не в вещах, и даже не в том, что сделал или не сделал генерал Актеон. — Он понижает голос. — Дело в ветрянке. Его Превосходительство переболел, Катарина тоже, а Его Величество — нет. Поэтому при всё моём желании, — разводит он руками.

— Я тоже не болела. В этом теле, — вспоминаю я.

— Вы и не заболеете, так же как Его Величество, потому что вас защищает Мариэль.

— Но ей ведь нельзя использовать свою силу. Она же ещё маленькая!

— Можно, если она делает это неосознанно. Как она лечит сломанные цветы, например. Или делает свои предсказания, даёт ответы на вопросы — не задумываясь. Так же неосознанно она не позволяет прицепиться ни одной заразе и к вам. Так что не переживайте на счёт этого.

— Почему же вы сами не сказали Его Величеству правду?

— Не знаю, Ваша Милость, — виновато склоняет он голову. — Мы и так стольким обязаны ему. И постоянно с нами какие-то проблемы. То ветрянку эту притащили. То летать не можем по холоду. То мальчик у нас пропал. И он никогда не отказывает в помощи. А я, — вздыхает он, — даже в ваш мир его перенести не смог.

— Значит, нечего ему делать в том мире, — решительно встаю я. — Да и мне, значит, нечего. Спасибо, дон Орсино! Простите, что разбудила. Спокойной ночи!

— Ваша Милость, — догоняет он меня уже на ходу. — Простите, если я лезу не в своё дело, — снова покашливает он, — но мне показалось для вас это важно.

— Говорите, — останавливаюсь я.

— Катарина не беременна.

— Точно?

— Абсолютно, — уверенно кивает он.

— Слава богу, — облегчённо выдыхаю я, но дон Орсино как-то подозрительно мнётся. — Что-то не так?