— Так может и не надо? — искренне не хочу я его отпускать.

— Надо, Даша, надо. Не скучай. Люблю тебя, — чмокает он меня в щёчку и решительно, вот прямо как Рекс, мать его, Пятый уходит.

И так мне хорошо, стоя под этими струями горячей воды, что не петь, плакать хочется от счастья.

И мой станок, и моя зубная щётка, и мои сложенные стопочкой вещи — всё сохранилось в первозданном виде. Только тайник под плиткой в ванной благодаря перестройке и «водопроводчикам» заделали. Да только нафиг он мне теперь нужен, тот тайник.

Вся пахнущая своими шампунями и гелями, а не ужасным «цветочным» мылом. Вся свеженькая, чистенькая и обновлённая. В одном из платьев, что, сшитое на Катарину, оказалось мне тесным в груди, я и нарисовываюсь в рабочем кабинете короля.

И натыкаюсь на два взгляда: восхищённый — моего короля и крайне удивлённый — Грифа.

— Но… — оборачивается Гриф к Его Непроницаемому Величеству.

— Привет, Алабастр, — и чтобы понять, что Мой Коварный подставил своего начальника службы охраны, Неверящего Фому-Тэфила, мне не нужны объяснения.

— Ты готова? — встаёт он из-за стола.

— Всегда готова, мой король, — вытягиваюсь я по струнке. — Гриф, ты кажется что-то уронил, — показываю я на пол, заставляя его посмотреть вниз. — Кажется, это твоя челюсть.

— Георг, — снова ошарашенно поднимает Тэфил глаза сначала на него, потом переводит на меня. — Нет, ты не можешь…

И осекается под суровым взглядом, обращённым сначала на него, а потом к окну. Я даже читаю написанное в этих зелёных глазах бегущей строкой: «Если ты ещё раз скажешь, что я чего-то не могу, то я вышвырну тебя в это окно».

— Тебя зовут Гриф. Белоголовый гриф, — желая покончить раз и навсегда с его сомнениями, тыкаю я пальцем в эмблему на груди у Тэфила. — Хотя некоторые и зовут тебя «безголовым». И ты не настоящий сварщик. И не королевский гвардеец. Ты просто выполняешь свою работу. Помнишь, однажды ты мне сказал: всё, что ортов Мёртвый лес заставляет нас вспомнить, всё это давно в прошлом. И давно не имеет значения. Пережито и забыто. Так вот. Всё это тоже в прошлом, Гриф. Так давай оставим его там. Хорошо? — протягиваю я руку.

— Я и правда не настоящий сварщик. А ты самая настоящая храбрая девочка, — пожимает он мою ладонь, повторяя слова, которые там, у кромки Мёртвого леса, он мне и сказал при нашей первой встрече. — Вот только зачем? Почему ты не сказала мне этого сразу?

— Фу, какие вы скучные, честное слово, господа. Зачем? Почему? Они, значит, приехали такие в белых пальто, прости господи, девок выбрать в бордель. А я должна была визжать от радости, что вы меня там нашли? Хотя, конечно, я вам искренне признательна, что спасли меня от того урода. Где он кстати, Тиз де Амвон? — оборачиваюсь я к Георгу.

— В надёжном месте, — осторожно забирает он мою руку из руки всё ещё сжимающего её Грифа. — Поехали, немножко встряхнём ещё одного упрямого джентльмена, который тоже в упор не хотел мне верить, что ты — это ты.

— Я ни за что это не пропущу, — оживляется Гриф.

И когда весь замок выходит нас провожать, где-то там в толпе ошарашенных, удивлённых слуг, я вижу белобрысую голову Конни.

Но до этой дряни я ещё доберусь. А пока пусть живёт. И раз уж мой король обращает на неё внимания не больше, чем на мусор под своими ногами, то и мне не стоит особо печалиться, что она дышит одним со мной воздухом. Нам есть чем заняться пока и без неё.

Глава 34. Георг

Не знаю, что Дашка ему там говорит, но заставить прослезиться Барта — это нужно уметь.

И я вежливо отворачиваюсь — всё же им есть о чём пообщаться один на один, а Гриф поступает ещё правильнее — уводит меня из кабинета и даже закрывает за собой дверь.

— А не выпить ли нам чего-нибудь, ВашВеличество?

— Надо, Тэф. Я бы даже сказал: необходимо, — выдохнув, спускаюсь я следом за ним по лестнице, когда он убегает напрячь слуг графа Пандора организовать обед.

Обед действительно не помешает. А потом бы домой, к жарко натопленному камину. Лежать, прижавшись друг к другу обнажёнными телами, и, попивая вино, смотреть как за окном хлопьями валит снег.

И так красочно я представил себе эту картину, что даже сглатываю в предвкушении и думаю: «А, может, к орту этот обед? Вот дома и поедим». И даже останавливаюсь на мраморных ступенях, решая, а не повернуть ли обратно, когда на меня из гостиной вылетает Маргарита.

На ходу скидывает плащ на руки слуге, осыпая его снегом.

И столько в ней злости, что она не только посмела не поприветствовать короля, не просто, склонив голову, не присела в поклоне — она даже не кивнула. Рванула вверх по лестнице, явно намереваясь устроить Барту трёпку. Или истерику. Как пойдёт.

Недолго колеблясь, я следую за ней наверх.

— Это то, о чём я думаю? — догоняет меня Тэфил.

— Это то, чего я ждал, — киваю я.

Сегодня после долгой объяснительной работы ублюдочного Тиза Аркета де Амвон отправили восвояси. И Марго явно навестила внезапно прихворнувшего бывшего мужа.

Она распахивает дверь без стука.

И то, что видим мы с Тэфилом и Марго, определённо видим по-разному.

Барт обнимает Дашку. Или скорее Дашка Барта — за шею, положив его голову на плечо.

И даже я, ревнивый сукин сын, вижу неловкость его рук, не посмевших к ней прикоснуться, так и застывших на расстоянии от спины. И спокойствие человека, который не совершил ничего дурного, с которым он поднимает лицо. И уверенность её движений. Не испуг, а храбрость добродетели, с которой поворачивается Моя Участливая. Я даже успеваю подумать, что наверняка именно про свою ситуацию с Марго Барт и исповедовался Даше, а она его по-дружески, по-женски, как могла утешала.

Но Марго, как сухому пороху, хватило бы и меньшей искры, а тут, можно сказать, налицо измена.

— Ах, ты дрянь! — кидается она к Дашке.

Мы с Бартом реагируем одновременно — бросаясь на защиту, но он на несколько метров ближе, а потому успевает задвинуть Дашку за себя до того ка рука Марго её схватит, а моё плечо, врезавшееся в его и совсем скроет её за стеной наших спин.

— Так и знала, что без тебя здесь не обошлось, — переключается Маргарита на меня. И как своей бывшей подстилке я даже прощаю ей это «тыканье». Пока прощаю. На её счастье у меня сегодня есть повод быть добрым. — Это же ты да? Ты приказал его избить? В этой стране ничего не делается без твоего ведома.

— Ты считаешь мне настолько нечем заняться, что я слежу за твоим бывшим мужем? — разглядываю я её лицо. Зарёванное, с размазанной косметикой. И сомневаюсь, что это из-за снега. С трясущимися губами. В таком жалком виде она явно из-за изрядно потрёпанного Тиза.

— Вы оба так мне его и не простили, — переводит она взгляд с меня на Барта и переключается на него. — Особенно ты! Я думала ты и правда болен. А ты сослал меня с глаз долой, чтобы развлекаться с этой, — теперь она брезгливо дёргает головой в сторону Дашки, которую от необдуманного ответа я останавливаю рукой.

— Ты могла бы хоть раз и справиться о моём здоровье, — горько усмехается Барт. — А не просто присылать записки с просьбой дать денег.

— Ты их ни разу и не дал.

— А ты ни разу не смогла даже притвориться заботливой, настолько я тебе противен. Что же привело тебя сейчас?

— Желание посмотреть тебе в лицо, мстительный ты гад. И швырнуть в него вот это, — стягивает она с руки перчатку, потом плотно сидящее на пальце кольцо и бросает Барту в грудь. — Подавись! Не нужно оно мне, сколько бы оно ни стоило.

— Видимо, это значит, что мы больше не помолвлены? — и не дрогнул Барт, когда, отскочив от груди, украшение из белого металла проскакало по полу и застряло где-то в расстеленной на полу медвежьей шкуре, сверкнув оттуда прозрачным камнем.

— Мы не помолвлены. И я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Жалкий придурок. Нет, я никогда не любила тебя. Никогда. Презирала. Смеялась над тобой. Потешалась, как легко тебя обмануть. Чуть-чуть вздохов, немного влажных взглядов и всё, ты уже у моих ног. Слабак! Ничтожный червяк! Тюфяк, не способный отстоять свою женщину, — бросает она ему в лицо, не задумываясь. И гадкие слова наверняка пробивают в груди моего друга генерала по дырке на каждое, похлеще пуль.